Этой осенью уполномоченные по правам ребенка вместе с прокуратурой стали запрещать один за другим концерты популярных молодежных исполнителей. В Нижнем Новгороде запретили выступления сразу пяти музыкантов: Jah Khalib, Ганвеста, Монеточки, Matrang и Элджея. В Тольятти — Хаски. Туры Элджея и «Френдзоны» под угрозой срыва. С чем связана такая активизация «защиты» детей от современной музыки?
Дмитрий Гудков, политик, лидер «Партии перемен»:
«Я думаю, что запреты связаны с низким уровнем интеллектуального развития тех людей, которые запрещают. Они, видимо, выполняют какие-то инструкции ровно так, как они их понимают. И очевидно, что любые запреты ведут только к популяризации тех или иных музыкальных групп и коллективов. У нас, особенно у молодежи, считается, что, если что-то запрещают, значит это является чем-то таким интересным и привлекательным.
Идиоты наверху. Это даже медицинский термин».
Федор Бирюков, директор Института Свободы, политик:
«Правоприменительная практика в каждом отдельном случае имеет какую-то свою подоплеку: мнение судьи, мнение общественности, возможно, даже какие-то столкновения бизнес-интересов, в результате которых происходит некий конфликт.
Я не думаю, что есть некий тренд на нечто подобное, что происходило в Советском Союзе с роком или в 1970-х годах на Западе с какими-то бунтарскими группами. В Америке, Западной Европе, Азии происходят запреты тех или иных коллективов, музыканты иногда вынуждены выпускать альбомы под разными обложками — потому что в каких-то странах общественность протестует против определенных обложек. Тут нельзя сказать, что наступает „темное время тоталитаризма“, тем более, что, например, поп-исполнители сегодня настолько асоциальны, аполитичны и не имеют практически никакой позиции, что и запрещать их за что-то такое идеологическое нет никакой необходимости.
Я полагаю, что в случае запретов концертов, скорее всего, имеет место быть либо какая-то дурость чиновников, либо то самое столкновение бизнес-интересов, за счет чего потом страдают зрители».
Александр Конфисахор, кандидат психологических наук:
«Запретителями движет „инстинкт запрещения“: мол, надо запретить абсолютно все. А если что и можно, то для этого нужно специальное разрешение.
Закон о защите детей от вредной информации не имеет абсолютно никакого отношения к жизни, потому что такой защитой должны заниматься, в первую очередь, родители. Любую информацию можно в две секунды найти в Интернете — в компьютере, планшете, айфоне. Поэтому запреты ничего хорошего не несут. Наоборот, если они и не раздражают, то многие люди только недоумевают: почему человек сам не может решить, на какой ему концерт, выставку, спектакль ходить, и почему какие-то дяди, не всегда умные, вот эти вопросы решают?
Есть в этом и политическая подоплека, потому что многие артисты имеют свою точку зрения, и они ее высказывают. И их концерты могут запрещаться под каким-то предлогом, может „бомба“ в зале вдруг оказаться, или пожарные его закроют и не дадут провести.
Все это — совсем бессмысленные запретительные законы, потому что не на концертах дети учатся дурному, а стоит только посмотреть наш телевизор — и очевидно, что самая вредная информация — это наши федеральные каналы».
Борис Кагарлицкий, директор Института глобализации и социальных движений, кандидат политических наук:
«Сложилась парадоксальная ситуация, при которой единственный способ, когда современный российский чиновник может свою власть проявить или хоть как-то почувствовать ее самому — это что-нибудь запретить.
Практически исключены возможности хоть какой-то конструктивной деятельности со стороны представителей власти — они институционально, законодательно запрещены. Все устроено таким образом, что нет механизма, который позволил бы человеку, обладающему властью, сделать что-нибудь хорошее и вообще — сделать хоть что-нибудь.
Поэтому единственная область, где они могут применять власть — это сфера запретов. Вот у нас и множатся запреты».
Дмитрий Ремизов
Источник:
