В России продолжаются массовые обыски в рамках «большого дела ФБК» Навального. Однако в последние дни «следственные мероприятия» идут не только у тех, кто был связан с ФБК формально, но и у давних волонтеров штабов оппозиционера, родственников активистов, знакомых и даже у соседей. Можно ли назвать происходящее «акциями устрашения» недовольных?
Федор Крашенинников, политолог, публицист:
«Речь идет о попытках не столько запугать оппозицию, сколько о попытках запугать общество. Видно такое желание — создать у людей представление, что лучше вообще не вмешиваться ни в какую политическую деятельность, потому что попадешь под раздачу и будет тебе плохо. Это примерно из той же серии, что и дело Павла Устинова: ты оказался в неподходящем месте и попал, потому что не надо ходить туда, где происходят демонстрации, и лучше вообще держаться от них подальше.
Есть, конечно, и другие цели: пытаются найти то, чего нет на самом деле, но то, что очень хочет найти начальство — какие-то деньги с Запада или что-то подобное. Есть такая теория, что Алексей Навальный живет за какие-то иностранные деньги, вот их и ищут, свято верят, что они есть.
Напугать никого уже не удастся. Чего уже бояться? Ну, ходят, что-то пытаются найти. Неприятно, противно. Меня самого обыскивали. Но… Скорее всего, это приведет к тому, что у значительного количества людей появятся поводы сочувствовать тем, кого преследуют, потому что на их глазах ни в чем не повинных людей обыскивают, преследуют. У них у всех есть родственники, друзья, коллеги, и все прекрасно понимают, что людей совершенно зря наказывают. Это разрушает саму веру в то, что государство никого не наказывает попусту. Люди и раньше не особо верили в наше правосудие, теперь же они будут иметь возможность убедиться на примере своих друзей, знакомых, родственников, коллег в том, что практически любой может случайно попасть под какое-нибудь дело, не обязательно ФБК. Ну просто есть какое-то дело, человека объявляют свидетелем и — можно делать с ним что хочешь, обыскивать и т. д.».
Борис Кагарлицкий, директор Института глобализации и социальных движений, кандидат политических наук:
«Конечно, эти обыски проводятся с целью устрашения. Другой вопрос: насколько за этим стоит какая-то четкая и последовательная политическая линия. Скорее, мы видим абсолютную бессистемность и хаотичность в действиях власти. Вот посмотрите, как происходила вся история с московскими выборами, а потом — с митингами, потом — с „московским делом“ и т. д. Сначала нам дают возможность выдвигать каких-то независимых кандидатов. Потом этих же кандидатов очень грубо и фактически незаконно снимают с выборов, провоцируют протесты. Протесты подавляются. Потом акции начинают разрешать. Потом начинаются репрессии к участникам. Потом кого-то из них начинают даже отпускать и снижают масштабы репрессий. И затем начинаются новые волны репрессий. И т. д.
Это можно воспринимать по-разному. Можно говорить, что власть колеблется. Можно сказать, что она фиксирует границы и то усиливает, то ослабляет их. Можно предполагать, что идет борьба разных группировок внутри власти. Но, на мой взгляд, самое главное объяснение состоит в том, что имеет место управленческий хаос. То есть разные группы внутри власти проводят разные линии и принимают свои собственные автономные решения, не очень оглядываясь на других и на то, как это будет воздействовать на ситуацию в целом. Поэтому сейчас часть силового блока, получив, возможно, какие-то указания сверху, действует так, как может. Что умеют, то и делают. О том, какие это будет иметь последствия, как повлияет на общество и каких целей позволит достигнуть, никто даже и не задумывается.
Общество запугать не удастся. Подход, построенный на запугивании, эффективен в условиях, либо когда все в принципе и так более-менее довольны, либо когда массовое движение уже потерпело неудачу. То есть оно уже разгромлено, после чего можно дожать ситуацию, запугать ярых сторонников, а менее активным показать, что не надо солидаризироваться с „радикалами“.
Когда же недовольство растет и протест находится на подъеме, то попытки действовать запугиванием могут иметь только обратный эффект. Однако сейчас вопрос в том, насколько эта проблема вообще важна для развития событий. Российское общество, скорее, не готово к каким-либо действиям не потому, что люди боятся или, тем более, боятся власти, а потому, что люди вообще не уверены в том, что есть какой-то смысл в деятельности любого рода».
Дмитрий Дубровский, правозащитник, кандидат исторических наук:
«Мы видим продолжение кампании планомерного давления и создания определенной атмосферы, при которой любая — не то что оппозиционная, а просто критическая — позиция по отношению к государству начинает приравниваться к уголовному преступлению и, если не доходит до суда, то, по крайней мере, доходит до всякого рода, на мой взгляд, неправовых практик, которые призваны запугать или устрашить людей.
Реакцию общества очень трудно предсказать. Но пока речь идет о людях, так или иначе вовлеченных в политическую деятельность, общество как правило, апатично, потому что считает себя защищенным, так как оно-то никуда не вовлечено.
Но теперь начинается уже практически децимация — буквально случайным образом начинают хватать людей как на улицах, так и теперь уже проводят обыски у людей, не связанных с Навальным и его ФБК, или формально не вовлеченных в их деятельность. Это может вызвать совершенно другую реакцию. Одно дело, когда люди убеждены в том, что их это не коснется — они же политикой не занимаются. Другое дело, когда граждане начинают возмущаться тем, что нет никакой гарантии собственной безопасности от преследований, даже если ты вообще никаким образом ни с чем не связан».
Алексей Синельников, политолог:
«С ФБК картина понятная: первый раз ничего не нашли, но теперь обратного хода нет и найти что-то надо, хотя бы ради оправдания своих бессмысленных действий. Но чем больше совершается бессмыслицы, тем выше ставки и тем, в итоге, круче будут приговоры тем, кого все-таки удастся запихать хоть в какой-то уголовный процесс. Людей принесут в жертву карьерам — ведь никаких других оснований, кроме желания выслужиться, показать свою полезность, тут нет.
Происходящее до боли напоминает „Дело о пропаганде в Империи“ — наш первый политический процесс 1877-78 гг., в котором полностью реализовалась модель саморазворачивающегося кошмара.
Тогда возникла инициативная группа силовиков, которая буквально придумала от начала до конца „всероссийский заговор с целью ниспровержения государства“. Естественно, цели у всех были абсолютно шкурные. В течение трех с половиной лет натягивали сову на глобус, из ничего лепили обвинение, держали 250 человек в СИЗО, из них 40 умерли на стадии следствия, 50 сошли с ума, 15 повесились в камерах и т. д. Вся Россия была потрясена этой бессмысленной жестокостью. „Дело 193-х“, как его иногда называют, стало позором России, образцом всех последующих „политических процессов“. Так что, к слову, Сталин пришел не на пустое место.
Но к чему привела эта уголовная фикция? Россия была потрясена именно открыто фиктивным характером доказательств, как тогда говорили „глумлением“. И это „глумление“, „оскорбление общества“ привело к тому, что студенты, поступавшие в вузы, сразу массово клялись „отомстить за товарищей“. Одним из таких поклявшихся был Александр Ульянов. А дальше спираль репрессий и „ответок“ пошла раскручиваться и привела уже к настоящему террору со стороны партии СР и к настоящей революции.
То есть за чьи-то мелкие шкурные интересы Россия в итоге заплатила миллионами жизней и искалеченной историей».
Дмитрий Ремизов
Источник:
