Екатеринбургского политолога Федора Крашенинникова преследуют из-за короткой реплики в адрес судей, вынесших приговор об аресте оппозиционера Леонида Волкова. За нецензурное слово в телеграм-канале ему грозит крупный штраф по статье об оскорблении власти. До сих пор эта статья не применялась к публичным фигурам, тем более за высказывания в соцсетях. В чем причина этого демонстративного шага со стороны властей?
Аббас Галлямов, политтехнолог:
«В целом видно, что режим миндальничать не настроен и будет закручивать гайки, так что история с делом против Федора Крашенинникова вполне укладывается в логику происходящего.
Чтобы обеспечить лояльность судейского сообщества, режиму необходимо демонстрировать, что он защищает его членов, в том числе и от публичной критики. Если этого не делать, дисциплина среди судей начнет снижаться. Они ведь не живут в безвоздушном пространстве и чувствительны к идущей в обществе дискуссии. Если там возобладает негативная оценка их действий, многие из них могут дрогнуть. Чтобы этого не произошло, власть и решила приструнить комментаторов с помощью дела Крашенинникова».
Марина Литвинович, политолог, правозащитник:
«В настоящей ситуации политологи совершенно неотличимы от блогеров. Федор Крашенинников не только политолог, но и известный блогер, который много пишет. Поскольку такие дела против интернет-комментаторов заводят постоянно, то, в общем, и сейчас ничего особенного не произошло. Это частный случай преследования блогеров.
Конечно, власть приучает к тому, чтобы все следили за своими речами, занимались самоцензурой. В общем-то, все ее действия последних лет на это направлены».
Борис Кагарлицкий, директор Института глобализации и социальных движений, кандидат политических наук:
«Трудно представить, чтобы политологи, которые хотят говорить что-то критическое о власти, сразу все, как один, испугались и перестали. То, что на таких людей пытаются оказать давление, чтобы добиться „умеренности“ их выступлений — это совершенно понятно.
Я думаю, что это будет продолжаться, и, в конце концов, придется более тщательно выбирать слова. Может, в этом есть и какие-то позитивные моменты, спикерам нужно будет искать более академические выражения. Однако я не думаю, что удастся свести политологическую дискуссию и политологический анализ к одному только восхвалению власти, как бы этого многим ни хотелось».
Алексей Синельников, политолог:
«Только что в Екатеринбурге состоялось учреждение „Комитета за прямые выборы мэра“, а Леонид Волков и Федор Крашенниников являются ядром этого комитета. Организация может стать центром кристаллизации разнообразных протестных групп вокруг простой и привлекательной идеи. Безусловно, сторонники Комитета вправе рассматривать эти административные дела как политические репрессии, как нечестные приемы в политической борьбе против восстановления прямых выборов.
Именно так это и будет восприниматься „улицей“: честные люди хотят прямых выборов и их за это „закрывают“. Это будет дополнительным мобилизующим фактором, поскольку в целом применение силовых методов в политике у нас очень непопулярная идея. Сажаешь или стреляешь за политику — значит, заведомо неправ. Общество не приемлет насилия и экстремизма ни от оппозиции, ни от властей.
Умеренность россиян обусловлена хрупкостью базовых условий существования: холодная страна, низкая плотность населения, растянутые коммуникации, централизованное энергоснабжение, непредсказуемые люди в управлении и т. д. Как следствие — форма публичной речи, если оратор хочет иметь успех, должна быть солидной и сдержанной.
Ругань со стороны публичного политика воспринимается как его слабость, но, кроме того, не соответствует сложившемуся у граждан образу „правильной России“. Речь политика, особенно в конфликте, по мнению общества, должна быть культурной. Безусловная вежливость прямо перед дракой — такой стиль очень ценится в России, считается „высоким“. Грубые реплики не приветствуются, а вот обращение на „вы“ за секунду до удара — это считается красивым.
В России есть внутреннее сопротивление стилю политической риторики, принятому сейчас в США и, например, на Украине, — даже если по сути сказано правильно. По факту мы не являемся страной высокой политической культуры, но и, тем более, не стоит играть на понижение общего уровня».
Алексей Макаркин, первый вице-президент Центра политических технологий:
«Думаю, что большинство политологов не будет особо обращать внимания на эту историю. Наша правоприменительная практика носит избирательный характер. Ну, возьмем для примера неполитологическую сферу. Допустим, православный священник в проповеди скажет, что „все неправославные будут гореть в аду“. Я с трудом представляю себе вариант возбуждения дела против него по статье об оскорблении религиозных чувств. А вот если неправославный религиозный деятель скажет что-то подобное, это уже станет серьезным поводом для расследования. Хорошо известно, что одни и те же тексты фактически трактуются по-разному. Поэтому, думаю, что вряд ли политологи после этого случая станут заниматься самоцензурой. Федор Крашенинников воспринимается не только как политолог, но и как деятель оппозиции. Это знак не политологам, а очередной сигнал для оппозиции. Я бы эту историю встроил в общий контекст исков, арестов счетов оппозиционеров, — когда „миллионы“ и „миллиарды“ у них арестовываются, — а не в контекст взаимоотношений с политологами.
Какие у нас есть политологи? Есть академические. Они, как правило, вообще не склонны к таким высказываниям. Есть провластные политологи. Они, тем более, не склонны. Есть политологи, которые стараются быть дистанцированными и от власти, и от оппозиции. Но они тоже не высказываются в таких терминах. У политологов все-таки стилистика несколько иная. Поэтому это проблема отношений не власти и политологов, а власти и оппозиции. Очередной сигнал ей от нашей правоприменительной практики, и, боюсь, не последний.
Другое дело, что высказывание было в телеграм-канале, а Telegram у нас официально заблокирован. И здесь может быть юридическая проблема: как отвечать за высказывание, которое было в заблокированном интернет-источнике? Раз он заблокирован, то, по идее, его никто не может прочитать. Но, наверно, опять поступят по-простому: есть прецеденты, что находятся свидетели, которые каким-то образом смогли прочитать и подтверждают, что факт имел место…»
Дмитрий Дубровский, правозащитник, кандидат исторических наук, доцент ВШЭ:
«Для того и был принят закон об „оскорблении власти“, чтобы укоротить любую возможную критику власти. Даже напрямую в противоречии со всеми принципами Конституции РФ и заодно с европейскими стандартами свободы слова.
Я знаю Федора Крашенинникова хорошо. Он прежде всего журналист, публичный человек, и — да, политолог. Я боюсь, что политологического сообщества в России, как такового, нет. Но тут всем — журналистам, интеллектуалам — следует активно защищать любого человека с любой точкой зрения, которого преследуют за публичные высказывания».
Дмитрий Ремизов
Источник:
